Она была не вдова, 
но одевалась в чёрное, 
жила здесь до меня, 
а потом пропала. 
И остались от неё слова приручённые. 
Я говорю им: 
«Идите!» - 
а им дела мало. 

Не уходят, 
не улетают, 
хотят погреться, 
садятся ко мне на ладони 
или на плечи. 
И такая тоска от них наполняет сердце, 
что чёрным кажется утро, 
не то что вечер. 

Мне бы шикнуть, 
прогнать их к чёртовой матери, 
а я расстилаю для них 
скатерть белую, 
сыплю крошки-смешинки: 
«Нате вам!..» 
А сама думаю: 
разве ж я их переделаю? 

Да и зачем? 
Такими уродились они, 
пусть не божьи твари, 
а человечьи. 
Напою их водой, 
наслушаюсь их болтовни – 
пусть не мне, 
пусть хоть им будет легче. 

Так и живём с тех пор. 
Стали слова мне родными. 
Любят белые листы и карандаши точёные. 
Я шепчу им: 
«Никто вас 
у меня 
не отнимет...» 
А к тоске привыкла давно 
и одеваюсь в чёрное.